В тот день Лиза сдавала последний экзамен. Утром, когда она вышла из дома, воздух еще был прохладным и приятно бодрил — беспощадное июльское солнце не успело его нагреть и высушить.
Она вышла из дома. прошла по узкой выложенной камнем дорожке через маленький дворик с качелью и обложенной кирпичом клумбой и заперла за собой калитку. Тут же с дороги поднялась пыль: она взлетала от каждого ее шага вверх, к почти безоблачному голубому небу над головой. Небо грозило жарой после полудня.
«Нужно поехать на море».
Она прошла мимо других невысоких домиков (все похожи друг на друга, как и тот, в котором жила она сама, все с похожими высокими заборами гармошкой и модными двускатными крышами), мимо маленького здания частной поликлиники, почему-то обосновавшейся здесь, на отшибе, и вышла на остановку. Над остановкой темной громадой нависал лес. Он был здесь всегда, и иногда подбирался совсем вплотную. Лиза поеживалась каждый раз, когда он зловеще шелестел над ней своей вечнозеленой хвойной гущей: она не любила его, страшно боялась клещей и диких животных. Но в тот день ей удалось не обращать на это внимания.
Она села в автобус и поехала: мимо уютных частных домиков, за ними — спальника, заставленного серыми многоэтажками, а после, когда автобус повернул направо — по узкой дороге, с которой было видно море.
Море подступало к подножию полуострова. Точнее, подножие полуострова выходило из него покатым холмом и резко переходило в крутой скалистый подъем. Его венчал пролесок, тонкий, но далеко растянутый вдоль края, деревья свешивались вниз к воде и плотно смыкались над крутыми обрывами. Море касалось песка и уходило вдаль, где смыкалось с небом у горизонта. Столько лет уже Лиза обещала себе поехать на море, но забывала об этом, как только автобус проезжал короткий участок дороги, с которого было видно его серебряную линию. Море заслонял пролесок, и на потемневшем окне появлялось ее собственное отражение.
Когда автобус остановился на одной из остановок в центре города, Лиза вышла. Уже стало довольно жарко, и она поторопилась: по переходу, через сквер и пешеходную улицу, мимо старинных зданий и городского управления, в тень институтского парка. Обычно Лиза бывала в парке только во время коротких перебежек между парами, до магазина и обратно — только мельком успевала отметить высокие деревья с мощными извилистыми ветвями, полные листвы или тревожно-голые, змеящиеся тропинки, вымощенные мозаикой из серой и коричневой плитки, голубые скамейки, которые еще не успели окончательно обветшать, но уже пестрели белесыми проплешинами.
Но тот день был особенный, потому что для нее наконец должно было наступить лето. У нее было время в запасе и желание сделать что-то необычное. Лиза села на одну из скамеек, под зеленую тень пышной кроны растущего рядом ясеня, и откинулась на спинку.
«Хочется летнее приключение».
Широкая кирпичная дорожка отделяла ряд скамеек напротив. Дальше, сквозь деревья и резную ограду виднелись кирпичные стены старых домов. Она смотрела на них, но видела перед собой мороженное, соломенную шляпу с широкими полями, солнечных зайчиков на волнах, Диму в гавайской рубашке, с широкой улыбкой на лице…
Картинка исчезла вместе с тем, как она почувствовала запах табака. Кто-то курил. Лиза скривилась и вытянула шею, оглядываясь по сторонам. С ее скамейки никого не было видно, но терпеть такое было нельзя. Она встала и оглянулась еще раз.
#TODOЗа спинкой такой же скамейки, через одну от Лизы, стояла, облокотившись о ствол дерева, фигура. Стояла спиной, но Лизе не нужно было видеть лицо, чтобы понять, кто это. Маленькая, в безразмерном сером мешке, когда-то имевшем форму свитера, плотной длинной выцветшей юбке, в ветхих кедах, ссутулившаяся, с неровно подстриженными под каре темно-русыми волосами — это могла быть только Вероника. Главная головная боль их группы и Лизы лично. Как всегда, ведет себя демонстративно грубо.
Столько сил потратила Лиза на то, чтобы привить ей хоть каплю дисциплины и ответственности, и все без толку. Вероника плохо училась, с ней было невозможно разговаривать, на правила порядка и приличия ей было наплевать. Лизу удивляло, как Вероника умудрялась переходить с курса на курс: все двоечники ушли после первой или второй сессии. Вероника же как-то умудрилась добраться до конца третьего курса, получая тройки и зачеты в последний момент.
Лиза поджала губы.
«Хоть бы после этой сессии ее отчислили, наконец», подумала она. Она понимала, что разговаривать бесполезно. Но сердце стучало в ушах, а ноги сами несли ее вперед: она подошла и встала прямо перед Вероникой. Та не отреагировала. Ее лицо, как всегда, было спрятано под отросшей челкой. В одной руке она держала сигарету, в другой — телефон, на экране которого что-то рассматривала.
— Здесь нельзя курить, — сказала Лиза.
Вероника вздрогнула, бросила на Лизу беглый взгляд из-под отросшей челки, но ничего не ответила. В телефоне у нее мелькали какие-то мультики и коты, она вернулась к наблюдению за ними, затянулась и выдохнула едкий дым.
— Я сообщу в деканат, — сказала Лиза.
В этот раз Вероника даже глаз не подняла. Лиза заметила спускающиеся от ее головы и идущие к телефону провода наушников, и ей захотелось закричать. Но вместо этого она стиснула кулаки, развернулась и ушла.
Ее утро в парке было испорчено. Она бросила прощальный взгляд на пустую скамейку, и, вдруг, неожиданно для себя самой, совершенно наплевав на правила, сошла с кирпичной дорожки и пошла прямо по газону: так было быстрее.