Перед его глазами появилась рука: жилистое запястье с длинными тонкими пальцами, ногти грубо подстрижены, но чистые. Рука торчала из затершегося рукава черной толстовки с вылезающими наружу нитками и держала черную панаму, покрытую серыми следами застаревшей пыли.
— Надевай.
Саша поморщился и отодвинул руку с панамой в сторону. Даня таскался за ним с этой панамой уже полчаса, если не больше.
— Что я скажу твоим родителям, если от жары у тебя мозг отсохнет? — спросил Даня.
— Что так и было. Они не заметят, — ответил он.
Даня сощурился, повертел панаму в руках, а затем нацепил ее на голову, прямо поверх кепки. Он отошел немного назад, чтобы его было как следует видно, и развел руки в стороны, мол, смотри, что получилось.
— А так заметят! Скажут: сын, выглядишь офигенски, где же ты все это время был? — сказал он.
— Они знают, где. Пылился там же, где эта панама, с остальным ненужным барахлом. — ответил Саша.
Даня нахмурился и снял панаму.
— Полегче, Сань, — сказал он.
Они были на кухне — в самом необычном месте в доме. Если что-то и можно было назвать необычным в здании, представлявшем собой восстановленный маяк девятнадцатого века, так это без особых изысков врезанную в основание башни прямоугольную коробку, одна из стен которой была стеклянной и полностью прозрачной.
Стена служила панорамным окном, через нее открывался вид на маленький кусочек песочного пляжа, и дальше — на море. В ней была проделана выдвижная дверь, она служила запасным выходом и причиной беспокойного сна Дани по ночам (на кухне стоял диван, единственное спальное место в доме кроме старой Сашиной кровати, и Дане приходилось там ночевать).
Но и маяк, и их тайный кусочек пляжа были скрыты от посторонних глаз — их опоясывал полумесяцем густой дикий лес, разросшийся в каждую сторону не меньше, чем на километр. До сих пор они не видели здесь ни души, только друг друга, врачей и, один раз, родителей Саши: когда те принимали Даню на работу. Если бы не это уединение, Даня давно убежал бы спать куда угодно еще, хоть на скрипучие доски старой технической комнаты.
Стена выходила на закатную сторону, и по вечерам лучи нагревали ее так, что, неосторожно схватившись за стеклянную дверь, можно было обжечь пальцы. Днем же солнце просто заполняло кухню, насколько могло дотянуться: растекалось по полу и стенам, забиралось на кофейный столик, разогревало обивку стоящих вокруг него кресла и дивана из искуственной кожи. Но до места, где находился Саша, солнце не дотягивалось. За барной стойкой, где теснились маленькая плита и холодильник, всегда было полутемно. Здесь кухня соединялась с маяком, и изнутри его веяло вечной прохладой и сыростью.
#TODOДаня демонстративно отошел и встал к прозрачной стене, прямо под солнце.
— Дань, — Саша вздохнул и поехал за ним следом. — Я же здесь всю жизнь живу. Я привык. А ты и обгореть можешь.
Он не хотел говорить это вслух, но переживал, что панама испортит ему прическу.
— Еще полчаса тут пожарюсь на солнышке и тоже привыкну. — ответил Даня. Он развернулся спиной к Саше и уставился на море. Вокруг него плавали в нагретом воздухе белые крупинки пыли.
— Кто тогда меня повезет? — Саша остановился у него за спиной, положил голову на ладонь, опершись на подлокотник кресла и принялся разглядывать небо над горизонтом.
— Сам доедешь. Или возьми мою зарплату и вызови такси.
— Ни одно такси в такую глушь не поедет, — возразил Саша.
— Тогда ты наконец поймешь, что потерял.
Саша улыбнулся, незаметно для себя самого.
— Дань… Тебе я тоже не советую носить эту панаму. В ней пять поколений клещей скончалось.
На лбу у Дани проступила капелька пота. Он вздохнул и отошел обратно в тень.
— Ладно, — сказал он, — но только в этот раз, потому что мы строим твою личную жизнь.
— Какую личную жизнь, — ответил Саша и вернулся в тень следом за ним, — Мы же договорились, что медсестры не будет.
Договориться об этом было проще, чем о панаме. Даня не особо любил, когда к Саше приходили врачи. Саша не знал, почему, и не спрашивал.
— Медсестры не будет, будет другая девушка в белом халате, — Даня обернулся к нему с идиотской ухмылкой и комично задвигал бровями.
— Я же говорил, что ты неправильно меня понял, — вздохнул Саша. Он уже пожалел, что рассказал что-то об Ане.
Даня пошевелил бровями еще раз, а затем вышел из кухни в примыкающую прихожую. Там, напротив тяжелой деревянной двери с массивным железным засовом, служившей главным входом в маяк, стоял старинный деревянный комод.
Даня принялся потрошить ящики, видимо, в поисках чего-нибудь, что может пригодится на пикнике, на что комод отозвался жалобным скрипом.В основном он был набит бесполезными вещами, вроде старых газет, просроченных таблеток от комаров и никому не нужных черных панам. Его давно пора было выкинуть вместе со всем содержимым. Но Саша не хотел этого делать, ему нравились старые вещи. А еще, именно в этом комоде Даня хранил деньги, и Саша находил это забавным. Он узнал об этом случайно, когда искал чистые носки и наткнулся на завернутый в старые тряпки конверт, как будто оставленный чьей-то бережливой бабушкой.